Дорога без возврата - 3 - Страница 77

Это да. Он своих детей к соседям в курятник не водит. Тихо залезть, поймать петуха, потом отпустить его, и на следующий день детки должны повторить опыт по очереди, показав, как усвоили урок. Самое интересное, что Красотка при этом использовала «глушилку» и никаких звуков никто не слышал. Несчастный петух после этих развлечений сидел, забившись в угол и при виде открывающейся двери, впадал в истерику, а никто не мог понять, что с ним случилось. Но это просто потому, что Шустрик своих детей еще не завел, я не сомневаюсь, что он сможет придумать что получше. Кстати, насчет этого.

— Я так и не узнал ничего насчет твоего папаши, — сказал я, — или говорят «Не твое дело», или «Все нормально». И ты такой не один. Даже у этих, искусственно оплодотворенных, зафиксировано имя и прайд отца, а есть несколько, про которых не говорят.

— Не бери в голову, — пробурчал Шустрик, — мне объяснили, что к чему. Это только взрослым говорят, поэтому и помалкивали. А людям знать ни к чему — это наши внутренние дела. Очень дальний, но замечательно здоровый во всех отношениях родственник, которого, тем не менее, слегка стесняются из-за поведения.

— Это как же он себя вести должен, — изумился я, — если на фоне остальных младших он паршивый родственник?

Шустрик не ответил и через секунду спросил, явно желая перевести разговор на другую тему: — Мы когда на охоту пойдем?

— Так можно только на острове, — виновато отвечаю, — я бы и сам с удовольствием, нет времени по нормальному пробежаться.

— Не то, — недовольно сказал Шустрик. — Здесь можно разве что мелких грызунов ловить. Так нам же не для еды, для удовольствия. Кабан подходящий имеется, но на него зубы многие точат. Выдумал тоже очередность. Вот Соне раздолье.

— А где она?

— Согласно диспозиции, — постанывая от удовольствия, под расческой поведал Шустрик. — Проект «мышеловка». Не знаю, какая от него польза, но охота там знатная.

А! — сообщил он, — вот топает домой еще одна большая ложка, приносящая жрачку в мою миску. Эта свои обязанности помнит, и даже притащила мне живую игрушку. — Он поймал кота и положил его рядом, придавив тяжелой лапой. Черныш мяукнул и принялся старательно вылизывать лапу старшего товарища.

Прямо через бывший огород, срезая путь, в сторону нашего дома-дерева шла Катя. Бывший он потому, что в первый год на острове там действительно выращивались разные овощи, но этим уже давно никто не занимается, некогда ни мне, ни Даше. Наши хитрые детки еще малы для таких занятий, а Лехины предпочитают возиться с техникой, а не ковыряться в земле. Впрочем, мы такие не одни. Половина жителей острова продолжают что-то делать в огородах исключительно для того чтобы слегка разнообразить еду. Травки разные выращивают для вкуса или для трудового воспитания детей. Общественные теплицы и поля прекрасно всех обеспечивают, и заплатить в магазине гораздо легче, чем после рабочего дня снова махать тяпкой.

Катя остановилась, присматриваясь, а поняв, кто сидит возле стены, направилась в нашу сторону.

Шустрик поднялся, потянувшись и небрежно сообщив:

— Мне пора, — удалился. Черныш торопливо побежал следом, как привязанный.

— Почему он ушел? — спросила Катя подойдя.

— Так деликатный наш котик. Он только изображает хама, а сам вполне воспитанный. Решил, что нам поговорить надо. Садись, Беглая.

Изменилась она с нашего первого знакомства изрядно. То ли с хорошей еды, то ли от теплого климата, а может просто давно не видел и в глаза бросаются очевидные вещи, но 15 лет это не просто так. Если не знать, со стороны ее и не отличишь от наших щенков. Одежда, нож, стрижка под ежика очень короткая и непременный рисунок. Ноги, нарисованные несколькими штрихами, но сразу видно — бежит. Талант у Бешеного. Это вроде как остальным в пику. Зовете Беглой, нате вам, я такая.

Ведет себя гораздо свободнее, раньше все больше старалась отстраниться, хоть на словах и бойкая. Появилась уверенность, а перекинутая через плечо куртка открывает стандартную майку, обтягивающую уверено торчащую грудь. Очень даже симпатичная мордочка. Скоро начнет мальчиков гонять с поручениями. Дашка говорила, что когда показала ей верхнюю малюсенькую комнату, только подрастающего третьего этажа, она изумилась и спросила: «Это только моя?». Убивал бы я таких родителей как у нее. Вырасти у них могло только запуганное или страшно озлобленное существо, которое непременно плохо бы кончило.

— Поговорить — это хорошо, — согласилась Катя, плюхаясь на землю. Она прислонилась к моему плечу и замолчала.

— И как тебе?

— Интересно. И тяжело тоже. Очень много разного. И все совсем другое. Не то, что лес под боком и деревня после города, а то, что живут совсем другие и по-другому. В школу ходить не надо, — я не поворачиваясь, понял, что она улыбается, — в моем возрасте считается, что вполне могу думать, чем заниматься сама. Хочу — работаю, хочу на берегу лежу. Только ничего не делать нельзя. Как себя поведешь, так на тебя и смотреть будут. И каждый оценивает сам, выставляя баллы, а есть еще и общий список оценок. Такой... негласный. Насколько можешь за себя постоять и сколько от тебя пользы.

Утром меня забирает Игривая Олениха и старательно мучает всеми этими малопонятными тестами и обучением концентрации и разным простейшим методам самолечения, которые у ваших паучьих ведьм в ходу. Пока не слишком двигается.

Ага, мысленно согласился я, — третий месяц на острове пошел, а ей результат подавай. Сама Олениха почти восемь лет билась, начав учебу еще на равнинах, пока ее с большой неохотой признали полноправной и то только потому, что у нас с этим большой напряг. Вместо двух или даже трех пауков в каждой роще их у нас всего трое и десяток учеников. Вот и стала она четвертой, скорее авансом, чем за дело.